05.11.2014
Два этих эпизода стягивают к себе главные мысли и образы всей повести. Один олицетворяет начало войны. Другой — ее конец. Но, повторяю, оба они помещены в начале повести. Хронология ее событий подчинена особой логике. Она заставляет чередовать эпизоды из дофронтовой жизни главного героя, начавшейся той страшной смертью на железной дороге, с эпизодами из его военной службы. Герой словно идет навстречу самому себе с двух временных концов — из лета сорок первого и весны сорок пятого. Шаг за шагом он сокращает временной разрыв, то отступая, то забегая вперед. Повествование пульсирует. Этот пульс все время словно выверяется, прощупывается чутким «прикосновением» диалогов Автора и его постоянных оппонентов, Писателя Пе и студентки Марии.
«Я наступал в России. Наступал в Румынии. Наступал в Польше. Наступал в Германии,— но у меня была за плечами Блокада»,— пишет Автор и Сержант.
В повести «Я догоню вас на небесах» Блокада встает в полный рост.
Герой идет к ней с двух сторон — из своего довоенного детства и из победных дней наступления второй половины войны. Блокада оказывается в центре повествования. Она его стержень.
Образ Блокады несравним с остальными образами повести. Но не потому, что они менее выразительны, а потому, что несравнимо со всем остальным духовное напряжение человека в Блокаде.
О Блокаде написано немало. Меня, однако, не оставляет чувство, что сущность Блокады куда-то все время ускользает. Может быть, этой сущности чужды многоплановые и тем более многокрасочные полотна? Может быть, эта сущность утопает в массе деталей, частностей, повторений, тщательно записанных на бумагу и магнитофонную ленту? Это стремление к сущности и отличает погодинские фрагменты о Блокаде в повести «Я догоню вас на небесах». Я не хочу сказать, что другие художники к этой сущности не стремились и ее не достигали, но Радию Погодину, пожалуй, больше, чем другим, удалось без суеты и «героического» пафоса выразить эту сущность. Р. Погодин. Я ДОГОНЮ ВАС НА НЕБЕСАХ: Повесть, рассказы.— Л.: Советский писатель, 1990.
Его манера сродни церковным фрескам.
Я не о религиозности и не о тех фресках, которые, как, например, в Рождественском соборе Ферапонтова монастыря, полностью сохранились. Я о тех, что выступают отдельными фрагментами на побитых временем и войнами стенах и сводах храмов Новгорода, Пскова, Смоленска. Сравнение с фресками уместно и потому, что блокадные страницы Радия Погодина написаны благородно и истово. Потому, наконец, что в нарисованных им образах и судьбах людей Блокады невольно проступает их святость. Святость и так же, как у его солдат, вера «в единого бога — в победу». Архив
Два этих эпизода стягивают к себе главные мысли и образы всей повести. Один олицетворяет начало войны. Другой — ее конец. Но, повторяю, оба они помещены в начале повести. Хронология ее событий подчинена особой логике. Она заставляет чередовать эпизоды из дофронтовой жизни главного героя, начавшейся той страшной смертью на железной дороге, с эпизодами из его военной службы. Герой словно идет навстречу самому себе с двух временных концов — из лета сорок первого и весны сорок пятого. Шаг за шагом он сокращает временной разрыв, то отступая, то забегая вперед. Повествование пульсирует. Этот пульс все время словно выверяется, прощупывается чутким «прикосновением» диалогов Автора и его постоянных оппонентов, Писателя Пе и студентки Марии.
«Я наступал в России. Наступал в Румынии. Наступал в Польше. Наступал в Германии,— но у меня была за плечами Блокада»,— пишет Автор и Сержант.
В повести «Я догоню вас на небесах» Блокада встает в полный рост.
Герой идет к ней с двух сторон — из своего довоенного детства и из победных дней наступления второй половины войны. Блокада оказывается в центре повествования. Она его стержень.
Образ Блокады несравним с остальными образами повести. Но не потому, что они менее выразительны, а потому, что несравнимо со всем остальным духовное напряжение человека в Блокаде.
О Блокаде написано немало. Меня, однако, не оставляет чувство, что сущность Блокады куда-то все время ускользает. Может быть, этой сущности чужды многоплановые и тем более многокрасочные полотна? Может быть, эта сущность утопает в массе деталей, частностей, повторений, тщательно записанных на бумагу и магнитофонную ленту? Это стремление к сущности и отличает погодинские фрагменты о Блокаде в повести «Я догоню вас на небесах». Я не хочу сказать, что другие художники к этой сущности не стремились и ее не достигали, но Радию Погодину, пожалуй, больше, чем другим, удалось без суеты и «героического» пафоса выразить эту сущность. Р. Погодин. Я ДОГОНЮ ВАС НА НЕБЕСАХ: Повесть, рассказы.— Л.: Советский писатель, 1990.
Его манера сродни церковным фрескам.
Я не о религиозности и не о тех фресках, которые, как, например, в Рождественском соборе Ферапонтова монастыря, полностью сохранились. Я о тех, что выступают отдельными фрагментами на побитых временем и войнами стенах и сводах храмов Новгорода, Пскова, Смоленска. Сравнение с фресками уместно и потому, что блокадные страницы Радия Погодина написаны благородно и истово. Потому, наконец, что в нарисованных им образах и судьбах людей Блокады невольно проступает их святость. Святость и так же, как у его солдат, вера «в единого бога — в победу». Архив
